ДУШЕВНАЯ ЗАКАЛКА В КАЗАХСКОЙ КУЛЬТУРЕ (девочка-девушка-женщина-мать)

Султанова Мадина Эрнестовна

кандидат искусствоведения, старший преподаватель

Шайгозова Жанерке Наурызбаевна

кандидат педагогических наук, старший преподаватель

Казахский Национальный педагогический университет имени Абая, Казахстан

Женщиной не рождаются, ею становятся

Симона де Бовуар (Второй пол, 1949)

ДУШЕВНАЯ ЗАКАЛКА В КАЗАХСКОЙ КУЛЬТУРЕ (девочка-девушка-женщина-мать)   

Сам мир дуален, дуален и человек: «единство и борьба противоположностей, таких как день-ночь, зима-лето, жизнь-смерть вела к тому, что появляются мужские и женские сакральные силы» [1]. Если в сфере обретения физической закалки мальчиками главенствовал Мужчина, то духовная закалка девочки целиком принадлежала женщинам. Женский путь в тюркской культуре имеет не менее яркие характерные особенности, чем мужской. Тюрки прекрасно понимали, что какой была девочка, такой станет и девушка, а та вырастет в женщину и мать. Поэтому ее воспитанию и душевной закалке уделяли самое большое внимание. Каждый возрастной этап женского пространства у казахов, выраженный в эволюции цепочки «девочка-девушка-женщина-мать» наполнен сакральными знаниями. Эти сакральные знания подобному олимпийскому огню, освещают дорогу к ее истинному предназначению. В этой статье, мы попытаемся сконцентрироваться на сакральной стороне становления женщины, ее духовной закалке в тюркской культуре, на примере казахской.

У древних тюрков, изначально жило благоговейное отношение к Девушке, Женщине и Матери, которое легко реконструируется в фольклоре различных тюрко-монгольских народностей, в мифологических сюжетах и обрядах. Начнем, с самой главной – женское божество Умай в тюркской мифологии (е ее образу в различных ее ипостасях, мы не раз будем возвращаться). За ней следует целый пантеон о прародительницах тюрков в целом, и народностей, родов в частности. Матерью прародительницей всех тюрков считается Волчица, у современных киргизов до сих пор живет представление о Рогатой матери-Оленихе (Мүйүздүү эне), прародительнице рода буга и покровительнице озера Иссык-Куль; крупное бурятское племя булагаты также считают, своей матерью Олениху; монголы считают своей прародительницей Деву-лань (Хао-марал, Гоа-марал) и много других. Отсюда, у тюрков и трепетное отношение к девочке, девушке. Статус гостьи в своей семье, ее будущий уход в другую семью в качестве Жены и будущей Матери предопределили все составляющие ее духовной программы. Ведь, теперь тем как начинать семейную жизнь девочка-девушка должна была получить всестороннюю подготовку: навыки практической жизни, основанные на знании и понимании высших духовных законов кочевого мира.

В целом, «женское» в тюркской культуре имело две ипостаси: солнечную (огненную) и лунную (охлаждающую) энергии, связанное с почитанием двух небесных светил Солнца и Луны. Значимость бинарной оппозиции Солнце-Луна, выражается в именах казахских девушек: Кунсулу и Айсулу (кун-солнце, ай – луна, сулу – красавица). «Солнечная» ипостась «женского» выражалась, уже в самом слове «қыз», которое переводится с казахского как «девочка», «девушка». Этимологию этого древнетюркского слова, часто связывают с красным цветом, огнем. Вероятно, это связано с женским божеством Умай (Мать-огонь, От-ана), хранительницей домашнего очага, и восходит в индоевропейской традиции поклонения огню. Умай представала как «красавица из Верхнего мира, спускавшаяся на землю на золотых крыльях», в руках Умай всегда была золотая чаша, она «излучала божественный золотой свет, лучи которого проникали в людей и жили в них до самой смерти. Эти искры поддерживали в человеке его жизненную силу. Искра света была той божественной силой, которая связывала его с Небом. Если искра гасла, человек умирал» [1, с.15]. Это поэтическое описание содержит четкие характеристики женщины не только как хранительницы очага, но прямой персонификации священного Огня, того самого, которое древние греки называли «Теонойя» - «божественное уразумение». Мы можем смело интерпретировать это как «пламя знаний», истину.

Луна была заместительницей Солнца, символом красоты и изящества. Значение Луны для кочевников было огромным. Скотоводы в степи, темными ночами наблюдая восход и закат Луны, выводя свои заключения, вычисляли смену времен года. Они знали, что новорожденный месяц с каждым днем уменьшается в размерах, в конце концов «заканчивается» и приходит межсезонье. В это время меняется погода, выражаясь по-научному, преобладают циклоны. Народное миропознание хорошо знало о влиянии Луны на климат [2, c. 408]. Казахский народ с древних времен знал и пользовался лунным календарем. Его называли «туар ай» - лунный месяц.

Но не только, в этом значение Луны для казахов, особенно для сакрального женского пространства. Женщина-Луна, как источник охлаждающей энергии должна была охлаждать и умиротворять. На Востоке всегда считалось, что истинная женщина должна обладать лунной природой. Ведь лунный свет, в отличие от солнечного, мягче. С луной отожествляет свою мать Айшу, маленький герой романа Шерхана Муртазы «Луна и Айша». В образе его матери-луны, как в зеркале отражаются образы тысяч казахских женщин, исконно приверженных семье, детям, близким и родным.

С луной, лунным светом казахские ювелиры отожествляли серебро. «В их представлениях «Бледная планета» и серебро были тесно связаны между собой; металл они рассматривали как частицу ночного светила и наделяли его различными магическими свойствами» [3]. Поэтому казашки так любили серебро, свято веря в магическую силу не только охранять от дурных глаз, и о его благотворном влиянии именно на женскую энергетику.

Не случайно в воду для купания ребенка бросали серебряные кольца и монеты, говоря: «Баланын куни кумистей жарык бослын» (Пусть дни ребенка будут светлыми как серебро). В целом, у казахов сложился свой цикл праздников и обрядов, связанных с принятием нового человека в общество, который достаточно хорошо описан в научной литературе [4, с. 79]. При этом в младшем возрасте, обряды девочек и мальчиков ничем не отличались друг от друга. Кроме одного, сорок дней с рождения мальчикам делали на один день раньше, девочкам на один день позже. Считалось, что тогда девочка будет спокойной и послушной. Возможно, что это также связано с фазами луны.

Еще с андроновской эпохи статус женщины в степях был оправдано высок. Своих девочек саки воспитывали практически наравне с мальчиками. Мы имеем в виду определенную свободу в девичестве и воинскую науку. Степнячка не была изнеженной обитательницей женской половины дома, как в оседлых восточных культурах, напротив, умела защитить себя и свой очаг. Позже эти традиции были сохранены и постоянно поддерживались тюрками и казахами. Исследователи казахского традиционного быта единодушны во мнении, что «с детских лет девочку учили держаться в седле, непринужденно общаться, быть сильной и ловкой. Девушка должна была уметь постоять за себя, проявив физическую выносливость в состязаниях и находчивость в музыкально-речевых поединках с юношами. Девочки наравне с мальчиками принимали участие в конных скачках (бəйге)» [5, с.46]. Такой воспитательный принцип является основой статуса женщины-казашки. «От трусливой қатын (каз. «женщина») батыры не родятся» - гласит казахская пословица. Так же, намного позже выразился и Е.И. Рерих: женщина-раба, лишенная возможности пользоваться величайшим человеческим преимуществом – приобщением к творческой мысли и созидательной работе, … женщина-раба может дать миру только рабов. Поговорка «у великой матери великий сын» имеет глубокое научное основание. Ибо сын часто больше заимствует от матери, и, обратно, дочери – наследницы отцовских сил [6]. Поэтому сильный, устойчивый и благородный дух тюркской женщины начинал формироваться практически с рождения.

В возрасте 5-7 лет происходит постепенная дифференциация. Так, в жизни девочки, подтверждения ее женского статуса, своеобразным обрядом инициации было первое плетение кос, которое поручалось доброй, многодетной, славящейся своим мастерством ведения хозяйства и в ремеслах. «Семантика данного действия заключалась в символической конденсации жизненной энергии, необходимой для выполнения главной задачи женщины - продолжения рода» [7, с. 176]. Волосы после этого обряда у казашек уже не стригли, существовало представление о них как «собирателей» благодатной энергии Космоса, или говоря современным языком своеобразным аккумулятором тонких энергий. Поэтому за ними тщательно ухаживали, вплетали различные серебряные украшения, дабы их не сглазить. Этот обряд психологически готовил девочку к переходу, от просто ребенка к девочке-девушке.

С этого же возраста девочки начинали носить девичий головной убор и впервые обзаводились самыми простыми украшениями, среди которых первое место отводилось серьгам и плоским браслетам. Хотелось бы остановиться на семантике серег. Практически через весь казахский фольклор красной нитью проходит символика сережек как обязательной принадлежности женщин независимо от возраста. Ж. Каракузова и М. Хасанов особо подчеркивают сакральную функцию серег как олицетворения Мировой Оси, Древа, Темір-қазық - «серьги, дужки которых через неподвижную мочку уха соединяли два мира: внешний и внутренний, небесный и земной» [8, с.54]. В казахских сказках серьги достаются чаще всего именно девушкам, тем самым выделяя благоговение перед женщиной, ее священными функциями и предназначением.

Обучение «женским премудростям» девочки во всех аспектах (от ведения хозяйства до специфики брачных отношений) проходили дома под руководством старших членов семьи: старших сестер, жены брата (женге), матери, бабушки. Неизмерима роль бабушки в детстве. Именно, она «носитель» интеллектуальной преемственности между разными поколениями женщин. Когда дети еще малы, они все вместе слушали рассказы взрослых, чаще всего бабушек. Как отмечает И. Стасевич, «с 12–14 лет многие казахские дети уже сами рассказывали сказки младшим братьям и сестрам. Европейцы, познакомившиеся с устным народным творчеством казахов, были поражены способностью казахских детей и подростков за короткое время сложить песню, вспомнить подходящую к соответствующему случаю загадку, пословицу, сказку или тут же придумать их» [5, с.45]. И если мальчики, так или иначе, постепенно отходили от этого в пользу других развлечений, более подобающих и интересных им, то девочки постоянно совершенствовали свои навыки в сказительстве, а, стало быть, и свой интеллект, нянчась с младшими детьми. То есть, девочка, еще сама, будучи ребенком, уже входила в роль импровизированной матери. О специфике «женского» и «мужского» фольклора мы будем рассматривать в другой части пособия.

В традиционные обязанности женщины входила сборы домашней утвари, сборка и разборка юрты (это отмечается практически всеми этнографами) при перекочевках. Поэтому юрта, даже при всем традиционном регламентировании, деление на мужскую и женскую части, была полностью область деятельности хозяйки. Операции монтажа разборного жилища кочевников Женщиной претворял в жизнь древний миф – как сотворения Мира матерью-прародительницей. Сама сборка и разборка юрты – это восстановление Гармонии после Хаоса. Здесь она, не просто занимается бытом, здесь она священнодействует. В этой области казахской культуры, очень четко прослеживается как «бытовое» легко переходит в «сакральное» и наоборот.

С солнечной, огненной энергией казахской женщины, естественно связан очаг. Он находился в Центре юрты – центре Вселенной. Почтительное отношение к огню мы встречаем у всех народов мира. У казахов он связан с От-аной, который периодически угощался маслом, жиром (обряд наливания огни маслом невесткой, который сохранился до сих пор). Хозяйке нужно, было следить, чтобы огонь не «умер». На огне, соответственно готовилась пища. Процесс приготовления пищи, к которому казашки даже не преступали без серебряных украшений, можно рассматривать в цепочке элементов «смерть-плодородие-жизнь», представляющих один из вариантов триады «жизнь-смерть-жизнь» в мифологии древнего человека. Так, с помощью пищи оказывалось магическое воздействие на жизненные процессы. В этой же плоскости лежит, и представление о свойствах продуктов питания, которые передаются их поедающему. К примеру, съесть конину, в каком-то смысле означала стать конем – приобрести его качества.

Отсюда, вся кухонная утварь казахов семиотизирована. Например, казан, находясь в очаге, под шаныраком (духовный символ продолжения рода) символизировал материальный мир. Сам по себе, шанырак имеет форму перевернутой полусферы – отдача, а казан – полусфера, принимающая небесные дары в материальном мире – приход. Недаром, в народе его называли «қара қазан», қара в этом смысле священный. Его передавали по наследству сыну, думая, что в нем живет дух Кыдыра-ата. Поэтому и свой казан никогда не отдавали другим. Разбить казан, в переносном смысле означало разбить чужую семью.

Другой традиционной посудой, с функциями которой прочно связана сакральная сторона подачи пищи являетсятабақ - символ достатка, сытости и благоденствия. В прошлом это деревянное круглое блюдо, на котором подавалось мясо в значимых меропритиях семейства, или всего аула. Процесс «табак тарту» (преподнесение мяса гостям) четко регламентировался, и был своеобразным показателем гостеприимства и культуры почитания старших. Старейшинам предназначалась одна часть, другим в зависимости от статуса другая. Несоблюдение правил сервировки считалось невежеством. В быту, не было «простых вещей», который сводились к их утилитарному использованию, буквально все имело двойственный характер. Так, казашка с помощью сакральных знаний защищала свой очаг. При этом она могла осуществить это в прямом, буквальном смысле этого слова, при нападении, или барымте защищала его с помощью шеста – бакана (длинный шест с развилкой для поднятия купола – шанырака юрты). Если мужчина, бежал к скоту, то женщина с шестом очень умело фехтовала в юрте. Пусть в тюркской культуре, и не сложилось такой системы обустройства жилища как в китайской Фен-Шуй (столь популярной в современном мире), но все же тюркская женщина умела правильно организовать свое пространство, направленное на гармонизацию и счастливое проживание.

Важнейшей стороной развития духовной закалки казахской девушки является высвобождение ее творческой энергии, выражающееся в освоении чисто женских традиционных ремесел. О их специфике, и многом другом рассмотрено в другой части данного пособия. Нам бы хотелось, сосредоточиться лишь на природе женской самореализации, выражающееся в творчестве, в творческом процессе. Издревле тюркские женщины (впрочем, как и все женщины мира) славились своим мастерством, к азам которой приступали очень рано. Вместе с техническими навыками, передавался родовой энергетический поток от мам, бабушек, прабабушек. Эта была своеобразная женская психотехника, причем многие из них групповые, коллективные. К примеру, процесс войлоковаляния был коллективным, сопровождался специфическими ритуалами [9, с. 240], и, как правило, не допускал присутствия мужчин. Тоже, практиковалось и в ковроткачестве. Современной наукой доказано, что рукоделие благотворно влияет на уровень «женских» гормонов.

В научных кругах бытует точка зрения, что декоративные мотивы казахских изделий (ковров, войлочных и тканных, одежде и многом другом) являются символическим воплощением, отражающим универсальные представления, такие как рождение, жизнь и смерть, которые существовали с древнейших времен. Практически все они некогда читались, и имели магико-охранительную функцию.

Казахские девушки, женщины с помощью символов виртуозно выражали свои художественные замыслы. При этом самым главным, с точки зрения ракурса нашего исследования рукоделие воспитывало в девушке трудолюбие, недюжинное терпение, спокойствие, чувство удовлетворения и гармонии. Поэтому эта часть духовной закалки казашки мы соотносим с лунной природой. В этом ее сила, и сила, созидающая. Вот, и готово жасау, приданное невесты, усилиями ее самой, матери, сестер, подруг (курдас) и бабушки. Пришло время ее нового статуса, статуса жены, жены Героя – батыра. Отныне, она ему верная спутница, не менее великая, чем он сам. Ведь, основа бытия есть величие двух Начал: мужского и женского.

Девушка должна была стать не только опорой дома, но и той, кто в значительной степени повлияет на становление своего спутника как батыра, героя, то есть выпустить наружу свою «лунную природу». Изначально батыр родится не совсем обыкновенным способом (его рождение предрешено мудрецами, заслужено многочисленными добрыми деяниями бездетных родителей и т.д.), он отличается огромной физической силой, бескорыстной душой и определенной степенью простодушия. Его поступки не всегда несут только добро (часто заигравшиеся юнцы не соразмеряют свои силы и нечаянно ранят/убивают единственного сына бедной вдовы). И тогда рядом появляется та, которая обладает вещим сердцем и поможет стать ему истинным героем, не только могучим, но чутким и мудрым.

В этом контексте весьма показательны для нас фольклорные сюжеты героических казахских эпосов. К примеру, в эпосе «Кобланды батыр» невеста Кобланды красавица Кортка при откочевке в аул жениха заметила в степи многочисленный табун лошадей. Ее острый взгляд сразу выделил неприметную кобылу на сносях. Остановив караван и внимательно осмотрев лошадь, девушка стала упрашивать жениха любыми способами заполучить ее. На его вопрос, что же такого может быть в обыкновенной кобыле, Кортка ответила так:

- Мой батыр! Твой темно-гнедой конь не из настоящих боевых коней. Он растеряется, оказавшись в коварном вражеском окружении, бросит тебя под градом смертоносных стрел. Тулпар, достойный настоящего батыра, зачат в утробе это серо-пегой кобылы. Мое чутье говорит, что эта кобыла принесет серо-чалого жеребенка, который, повзрослев, станет великим сиво-чалым скакуном. Ему уготовано стать твоим боевым конем, твоим самым близким другом [10, с.18].

Далее Кортка взяла на себя заботу о жеребенке даже в бытность его еще в утробе матери. Едва родившегося малыша она поместила в специально раскинутый для него шелковый шатер. Девяносто дней она держала жеребенка в шатре, не давая ни одному лучу солнца коснуться его, сама кормила и поила из рожка. Затем позволила выйти на свет, и караван продолжил свой путь. Уже в ауле мужа, Кортка назвала жеребенка Тайбурылом и воспитывала еще пять лет, причем отпустила его свободно пастись в степи на целый год, чтобы конь «рос независимо, в своем особенном мире». Через пять лет коня объездили, и тогда Кортка заказала у лучших мастеров края самое красивое, прочное седло и сбрую для коня, копье, меч и щит для мужа. Только теперь Тайбурыл обрел свою настоящую силу – стал тулпаром (крылатым вещим конем).

В другом богатырском сказании «Ер-Тостик» возлюбленная батыра Ер-Тостика Кенжекей перед отъездом в аул жениха выпросила у отца не богатство как её старшие сестры, а коня Шалкуйрыка, заговоренные стальные доспехи и двугорбую верблюдицу – вожака всего стада отца. Скрепя сердце бай под давлением своей жены отдал требуемое младшей дочери. Кенжекей еще в дороге проявила свою мудрость и дальновидность – не раз давала она умные советы не только жениху, но и свекру.

Случилась беда, и отец Ер-Тостика Ерназар попал в лапы ведьме Жалмауыз-Кемпир. Посулив ей в награду за освобождение любимого сына, Ерназар обманом вынудил его отправиться в дорогу. Но Кенжекей почувствовала неладное. Не в силах остановить любимого, она просит его взять Шалкуйрыка, открыв жениху, что конь непростой, а аргамак, тулпар. «Возьми, Ер-Тостик, Шалкуйрыка в дорогу. Крылом твоим будет, опорой и другом», - поет она, загородив собой дорогу собравшемуся в путь жениху [11, с.10]. Буйный Шалкуйрык не давался никому из табунщиков, только в Ер-Тостике почуял истинного хозяина. «Теперь у нас одна душа, Ер-Тостик», - сказал ему тулпар.

Немало трудностей и опасностей преодолели батыры в своих странствиях, и если бы не мудрость и магические способности их невест, короток был бы их путь. Именно невесты, шире – женщины, как правило, дочери знатных семей, разглядели и воспитали для женихов боевых коней, обладавших волшебными качествами. Можно сказать, что девушки передали часть своей особой силы тулпарам, а уже те – хозяевам. Обращаясь к казахскому фольклору, мы практически повсеместно сталкиваемся со свидетельствами мудрости главных героинь, их прозорливостью и интеллектом. В сказаниях о Ер-Таргыне, Козы Корпеше и Баян-сулу, Кыз Жибек и Тулегене, батыре Алпамысе и многочисленных дастанных эпосах – всюду незримо Женщина выступает настоящей опорой мужчине, его крыльями наряду с верным другом тулпаром [12]. Исследовательница казахского фольклора Н.С. Смирнова прямо называет жен и невест батыров «сподвижницами героев» [13, c.156].

Следующий возрастной и социальный этап в жизни женщины, еще более закаляющий ее духовно – Институт материнства. Появление ребенка меняет женщину до неузнаваемости, теперь она не только жена и невестка, теперь она Мать. С этим статусом женщины в тюркской культуре связаны специфические обряды перехода, которые хорошо описаны в литературе. Укладывая, в бесик своего малыша молодая мама пела колыбельные песни, когда-то в девичестве вдоволь «напрактиковавшись» с младшими братьями и сестрами. С песнями мать словно сопровождает ребенка в сон, помогает преодолеть страх. Малыш, закрывая глаза, уже не видит ее, но продолжает слышать ее ласковый голос. Эти песни корнями восходят к древним заговорам, неся с собой знания о мире, передавались от матери к дочери и являются сугубо женским жанром.  «Считалось, что эти песни через мелодию, интонацию, ритм, и текст способствовали формированию, с одной стороны, психического здоровья («несчастный человек не слышал колыбельных песен матери»), а с другой, - моделировали будущее ребенка. Так, эпический герой с колыбели по песням матери знал какая у него суженая, где ее искать и какая у него будет судьба» [14].

Колыбельная - это закрытый мир матери и ребёнка, в котором продолжается таинство общения, к которому нет и не может быть доступа никаким, извне идущим, влияниям. Это продолжающееся в земном мире то природное, космическим ритмам подчинённое общение, которое началось за десять лунных месяцев до появления ребёнка на этот свет. Колеблющийся ритм колыбельных - это один из тех видов вибраций, которые, пронизывая Космос, поддерживают в нём жизнь. Поэтому колыбельные песни всех народов мира имеют сходные черты: медленный темп, повторяющиеся ритмические формулы и однотипные интонации, отсутствие резких звукосочетаний - всё работает на то, чтобы не расплескать, сохранить и увеличить заряжённую энергией каплю жизни, которая послана в этот мир [15].

Отныне, здоровье и благополучие ребенка в руках матери. Поэтому магико-охранительная и оздоровительная функция матери выражается в бытовом баксылыке (шаманизм), широко практикуемый казашками до сих пор. В целом, у всех тюркских народов существовал образ матери как медиатора между миром людей и миром богов. К примеру, болезнь в традиционных культурах персонифицировалась, и считалось действием вредоносных духов, или злых существ. Так, мать через молитвы, изготовление и различные манипуляции с магическими предметами-оберегами, заклинанием болезни, или испуга (ұшықтау) водой, огнем проявляла сакральную защиту семьи и рода.

Статус байбише (старшей в семье, старшей жены) – назовем, его «пред – пиком» духовной закалки тюркской женщины. «В сфере домашнего хозяйства полномочия женщин были практически не ограничены, и муж, как правило, предпочитал не вмешиваться в хозяйственную деятельность своей жены. Женщины, умело управлявшиеся с хозяйственными и домашними делами, славились на всю округу, их статус в семье мужа был достаточно прочным, так как они доказали свое умение в той сфере деятельности, которая традиционно считалась исключительно женской, продемонстрировав свое соответствие традиционным ценностным характеристикам «настоящей женщины» [5, с. 202]. И тут дело далеко, не в возрасте женщины, а в приобретенном жизненном опыте и духовной закалке. Она уже старшая семье среди женщин, ее слушали, с ней советовались, она управляла многими вещами.

Пиком духовной закалки тюркской женщины выступает Аже, которая сразу же представляется в образе пожилой женщины в просторном, не стесняющем движении платье, в кимешеке и с веретеном в руках (ұршық). Ведь, прядение нити удел женщин, которые уже никуда не спешат, нить жизни уже в ее руках, она ее прядет неустанно и непрерывает его даже в гостях. «Известно, что в платоновской традиции вращение космоса уподоблялось вращению веретена, и это представление восходит к давней мифологической традиции; ничто не мешает предполагать, что вращение веретена во времена расцвета этой традиции, в свою очередь, уподоблялось вращению Вселенной. Геометрический аналог веретена – ось, проходящая через центр круга, один из фундаментальных даосских образов. Это центр мирового круговорота. По украинским этнографическим материалам, значительная часть народных представлений о сакральности веретена связывалась с его свойством вращения вокруг своей оси; здесь выявлены «следы» концепции веретена как точки поворота, стержня-оси, которое организует и связывает мироздание» [16, с. 320]. Философия жизни степняка – неторопливая и созерцательная – нашла воплощение в образе аже, и непременно с веретеном в руках. Опять же лунная ипостась тюркской женщины.

***

 Реконструкция духовной закалки казахской женщины в процессе ее взросления показала, что она целиком и полностью пропитана приобретением необходимых качеств хранительницы домашнего очага и семейного благополучия. «К этой миссии девочку готовили самого раннего возраста, приучая к женскому труду, уважительному и подчинительному отношению к мужчинам и старшим по возрасту людям, у нее формировали трудолюбие, стойкость, мужество, ответственность, мудрость, осознание своего особого положения, связанного с функциями воспроизводства и защиты семьи и рода» [17, с. 223]. В ее Пути к истинному предназначению, вели ее две энергии: солнечная и лунная. В солнечной ипостаси, ее называют «подобной огню». Мифопоэтика огня, пламени сфокусирована на понятии «знание» (осознание). Неслучайно в народе об умных, активных и интеллектуально развитых девушках, женщинах говорят, что они «с огоньком». Ту же этимологию имеет выражение «глаза, полныеогня» и т.д. Как правило, это обычно употребляется в отношении к женщинам, а не мужчинам. В мировом фольклоре, литературе влюбленные мужчины часто сравниваются с «мотыльками, стремящимися к огню». А «огнем» здесь является женщина. Она – Свет, она – Тайна, во имя которой свершаются чудеса.

«Лунная» сторона женщины, не менее таинственна и священна. Она направлена на выживание, смягчать природу следствий мужского активного и подчас грубого вторжения в жизнь, в наш мир, в его природу. Между этими энергиями нет четкой границы. Они все время взаимодействуют и могут перетекать друг в друга. Яркий тому образец – тюркская женщина.

Наверно, так кистью мастерски передать образ женщин Великой степи, как это сделал Али Жусупов в картине «Женщины моей Родины» (1967) уже никто не сможет. «На высоком горизонте, в позе предстояния, гордые, величественные, монументальные, в исконной позе живущих тысячелетия на земле предков восседают на земле три женщины. Рассветные краски неба - на белом кимешеке Аже, розовом одеянии молодой матери, лимонно-голубых бликах платья юной сестры. В центре - обнажённый малыш, навстречу которому жестом бата - благословения - открыты большие, сильные ладони матери. Густые тёмные краски ковра и земли, сияющие небесно-голубые и розовые - свод небес и снежные горы, море… Всё наполнено дыханием и счастьем жизни в величественной поэме любви к Матери, прародительнице Земле и её дочерям. А дитя на алом – гимн вечной жизни [18, с. 158]. Вот именно, так визуально предстают женщины в казахской культуре, женщины с духовной закалкой.

Литература

1. 1. Элери Битикчи. 40 элементов кыргызской культуры: 4. Образ матери-прародительницы//http://ru.akipress.org/kgcode/news:13855

2. 2. Габитов Т.Х. Культурология: учебник для вузов и колледжей. - Алматы: Раритет, 2001. - 408с.

3. 3. Юдин М. Ювелирное искусство Казахстана// http://www.arba.ru

4. 4. Хасанов М.Ш., Каракузова Ж. Космос казахской культуры. Алматы, 1993. – 79 с.

5. 5. Стасевич И.В. Социальный статус женщины у казахов: традиции и современность. - СП б.: Наука, 2011. - 202 с.

6. 6. Рерих Е.И. О женщине. Из философского наследия// http://www.found-helenaroerich.ru/heritage/about_women

7. 7. Попова Л.Ф., Старостина О.В. Знаковая маркировка возраста в женских прическах народов Средней Азии и Казахстана Лавровский сборник: материалы Среднеазиатско-Кавказских исследований: этнология, история, археология, культурология, 2006-2007 / Рос. акад. наук, Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера). - Санкт-Петербург: РИО МАЭ, 2007. - 294 с.

8. 8. Каракузова Ж.К., Хасанов М.Ш. Космос казахской культуры. - Алматы: Евразия, 1993. - 79 с.

9. 9. Тохтабаева Ш.Ж. Шедевры Великой степи. Алматы: Изд. «Дайк- Пресс», 2008. – 240 с.

10. 10. Кобланды: Казахский героический эпос. / Перевод С. Санбаева. – Алма-Ата: Жалын, 1981 г. – 100 с.

11. 11. Ер-Тостик // Казахские народные сказки. Т.1. – Алматы: Балауса, 1994. – С. 4-22

12. 12. Казахский эпос. – Алматы: «Принт Экспресс», 2010. – 472 с.

13. 13. Смирнова Н.С. Исследования по казахскому фольклору. – Алматы: ИД «Жибек жолы», 2008. – 526 с.

14. 14. Николаева Д.А. Мифологические представления о материнстве в традиционной культуре бурят// http://www.portal-credo.ru

15. 15. Альпеисова Г. Колыбельные мира: дневник фестиваля //Критико-аналитический art журнал АЙТ. № 3 осень 2007.

16. 16. Климишин И.А. Календарь и хронология. М: Наука, 1985. - 320 с.

17. 17. Николаева Д.А. Женщина в традиционной семье бурят / Д.А. Николаева VII Конгресс этнографов и антропологов России. – Саранск, 2007. – С. 223 – 224.

18. 18. Беккулова С. Палитра, поющая Женщину//Журнал «Нива», № 4, 2013. – с. 158 -161.